Европа и ислам  История непонимания - Франко Кардини

Но тут неожиданно случилось чудо — или то, что современники приняли за него: в Мавераннахре один из туранских правителей, Тимур (имя, неясное по своей этимологии: возможно, оно происходит от тюрко-монгольского корня, означающего «железо»), воспользовавшись распадом монгольского государства, заставил вспомнить о былом могуществе империи Чингисхана. Действуя из родного Самарканда Тимур, которого на Западе знают под именем Тамерлана, в 1390-е годы провел несколько военных кампаний — с безупречным мастерством и методичной беспощадностью. За короткий срок он завоевал Персию и Грузию с крупными торговыми городами Табризом и Тифлисом. Затем он вторгся в Месопотамию и в 1392 году взял Багдад, после чего дошел до Сирии, где разбил войска алеппского султана. В 1395 году Тимур в полевом сражении одержал верх над ханом Золотой Орды. Повернув на восток, он привел своих воинов к Инду и в 1398 году разрушил Дели, после чего снова вернулся в Сирию и прибыл в Дамаск, где в 1401 году встретился с великим магрибским историком и философом Ибн Халдуном, уже давно стремившимся увидеть Тимура. Они обменялись дарами и обсудили различные вопросы истории, религии и права.

Теперь огромная империя Тимура простиралась до Кавказа, включая в себя области, прилегающие к южной и центральной части Каспия, земли вокруг Аральского моря и всю территорию между Сырдарьей и Индом. Из правителей стран, лежащих у берегов Средиземного моря, противостоять ему мог лишь османский султан.

Было очевидно, что интересы Европы и самаркандского хана совпадают. Но это не все: Тимур заставил вспомнить об ураганном монгольском нашествии полуторавековой давности. И при этом воспоминании в Европе снова стали питать самые невероятные надежды на союз степных народов с христианами во имя победы — не над исламом, разумеется, ведь сам Тамерлан был мусульманином, — а над османским государством: оно единственное могло поспорить с ним за власть над тюркскими и монгольскими племенами. Вновь стали ходить легенды, на протяжении почти трех веков порождавшие надежды и иллюзии: сказания о Пресвитере Иоанне, Волхвах и чудодейственной помощи, которая придет к христианам из глубин Азии. Кроме того, европейские торговцы надеялись на появление новой великой монгольской державы, pax mongolica, что вновь открыло бы для них быстрые и безопасные торговые пути — от Черного моря через Армению и Персию в восточную Азию: именно так в XIII–XIV веках путешествовали многие искатели приключений, дипломаты, миссионеры. Племянник императора Мануила Иоанн, которого тот, отправившись в Европу, оставил в Константинополе в качестве регента, договорился с городским старшиной генуэзцев Галаты об установлении контакта с Тимуром. Посредником должен был выступить император Трапезундской империи, также происходивший из династии Комнинов. Дань, которую Византия теперь была вынуждена платить Баязиду, Иоанн обещал новому союзнику. Не остался в стороне и король Франции. Прибегнув к помощи миссионеров-доминиканцев (у этого ордена традиционно складывались хорошие отношения с монголами, и доминиканцы неплохо знали Армению и Персию), он решил предложить Тимуру совместную военную операцию против турок-османов. Это было возрождением давней мечты Людовика IX. Кроме того, с 1396 по 1402 год Генуя находилась под покровительством Франции, у которой таким образом появилась надежда укрепить генуэзскую торговую империю в областях Леванта. Если бы Генуя и Венеция предоставили в распоряжение блестящего монгольского полководца достаточное количество судов, чтобы блокировать Босфор и Дарданеллы, ход истории действительно мог бы измениться.

Монгольские и османские войска сошлись в конце июля 1402 года, под Анкарой. Удача улыбнулась первым. Побежденный герой сражения при Никополе умер через год в тюрьме, подвергнувшись самым изощренным пыткам. Но в 1405 году внезапно скончался Тимур, и его огромная империя распалась из-за распрей между наследниками.

Кроме того, османский султанат, сильно уменьшившийся в размерах после поражения при Анкаре, не был поглощен империей Тимура. И теперь, когда его могущество стало намного более умеренным, он стал вызывать интерес как возможный союзник. Это сразу же заметили венецианцы, в то время как французы и генуэзцы (в лице все того же порывистого Бусико) предпочли предложить помощь императору Константинополя. Таким образом, в первом десятилетии XV века новые «крестовые походы» вылились в столкновения между венецианцами и генуэзцами на востоке Средиземноморья. Но европейцы проигнорировали изменения, происходившие в османском государстве: после бурного десятилетия, когда сменилось целых три султана, власть прочно закрепил за собой Мехмед I, а затем его сын Мурад II. Этот последний, найдя формальный предлог, в 1422 году осадил Константинополь. Осада была скорее демонстрацией силы, а быть может, декларацией намерений. Спустя три месяца она была снята без каких-либо видимых последствий. Но теперь все иллюзии окончательно рассеялись. Мануил II отрекся от престола в 1423 году; два года спустя на трон взошел его сын Иоанн VIII. Султан тем временем делал жесты в сторону венецианцев и генуэзцев. Осознавая размеры их экономического и морского могущества, а также их прочные позиции в Константинополе, он разжигал соперничество между итальянцами, демонстрируя свое расположение то к одним, то к другим. В 1423 году Фессалоники добровольно перешли под власть Венеции. Мурад вернул город себе в 1430 году при поддержке герцога Миланского Филиппо Марии Висконти, заклятого врага венецианцев, поддерживавшего через посредство Генуи теснейшие торговые и дипломатические отношения с другим мусульманским монархом — эмиром Туниса.

Со своей стороны, султан не желал без особой нужды портить отношения с европейцами и после захвата Фессалоник предложил венецианцам — в качестве компенсации — выгодное торговое соглашение. Одновременно Мурад II приглашал генуэзцев вкладывать капитал в предприятия на территориях, принадлежавших Османской империи: в 1437 году он разрешил им разработку залежей квасцов в Анатолии. В 1433 году османское посольство прибыло в Базель к императору Сигизмунду, который в бытность свою венгерским королем участвовал в сражении под Никополем; бывший крестоносец встретил послов гостеприимно.

Однако идеалы крестоносцев не умерли. В 1422 году, когда султан Мурад стоял под стенами Константинополя, угрожая византийской столице, умирал Генрих V, герой Азенкура. У его смертного одра монахи пели псалмы. Когда они дошли до строк «Облагодетельствуй, по Благоволению Твоему, Сион, воздвигни стены Иерусалима»[20], монарх, который всю жизнь провел в попытках подчинить Францию, прервал пение и во всеуслышание заявил, что высочайшей целью его жизни, которой он намеревался посвятить себя целиком, уладив все дела в королевстве, всегда было освобождение Святого города. Его последним словом, как и у святого Людовика, было «Иерусалим».

8

«INIMICUS CRUCIS, INIMICUS EUROPAE»[21]. ОСМАНСКАЯ УГРОЗА

Погоня за Красным Яблоком

История любого народа уходит корнями в далекое прошлое. У всех народов имеются свои мечты, предсказания, пророчества. Были они и у османских турок. В эпосе урало-алтайских народов можно выделить два основных мифологических архетипа: легендарный родоначальник — Волк, и предмет — прообраз желания и счастья — Яблоко.

В сказках тюрко-монгольских народов часто упоминается легендарный город Кызыл-Алма — «Красное Яблоко». На протяжении многих веков кочевники Центральной Азии неоднократно замечали его сияние сквозь вихри песчаных бурь и ледяные порывы снежных ураганов, где-то между Каспием, Гоби и Тянь-Шанем. Город Красного Яблока представлялся (и описывался в сказаниях) как огромный золотой купол. Для турок-османов им был сначала купол Святой Софии в Константинополе, затем купол мечети ал-Акса в Иерусалиме, через многие века — купола Буды, а затем Вены, мелькнувшей им дважды в XVI–XVII веках, и, наконец, в победном опьянении — сам Рим… И поныне память о древних легендах и многовековых мечтаниях хранит в своем имени столица Казахстана Алма-Ата — «Яблоко-Отец». В погоне за Красным Яблоком тюркские кочевники дошли до стен Нового Рима: стало ясно, что они намерены стать обладателями золотого яблока, отражающегося в туманных водах Босфора.

В 1421 году новый герцог Бургундский Филипп Добрый, сын Иоанна Бесстрашного, решил воскресить восточные планы своего отца и деда. Его эмиссар, Гильбер де Ланнуа, отправился в восточноевропейские земли, чтобы изучить возможности организации нового крестового похода теперь, когда с церковным расколом на Западе было покончено, а англо-французский конфликт казался (после Азенкура) исчерпанным. В 1433 году герцог отправил на Восток еще одного своего представителя, Бертрандона де ла Брокьера. Но оба прозорливых наблюдателя сошлись во мнении: турки сильны и дисциплинированы, так что одержать верх над ними непросто.